Фото из одноимённого мюзикла. Автор фото: Светлана Яковлева

«…У каждого человека есть свой Бог, имя которому – совесть».
Чингиз Айтматов «Плаха».

Написание портрета предполагает безжалостное отношение к модели.

Бог распят. Призыв «Побойся Бога!» не действует. У сатаны не хватает сил осуществить угрозу «Побойся смерти!» Бессовестность правит бал. Вот картина «Мастера и Маргариты», масштабного романа-антиутопии.

«Совесть… – понимание того, что хорошо и что плохо». «Совесть… – это великое достояние человеческого духа». «Благодаря совести человек становится человеком».

Неопровержимость постулатов Булгаков доказывает от обратного: строит общество, свободное от совести и Бога, а также от души – органа, в котором высшие материи находят пристанище. Следом бросает в созданный мир двоих, имеющих душу. Используя как сигнал SOS пронзительную вспышку мимозы, он позволяет им встретиться, заведомо зная, что им не выжить.

Подобно «Евгению Онегину» у Пушкина, «Войне и миру» у Толстого «Мастер и Маргарита» – знаковое произведение Булгакова. Другие его сочинения, так или иначе, но имеют принципиальные аналоги. Это – нет. Здесь непостижимым образом сведены воедино несовместимые эстетические и психологические элементы, доводящие до предела контраст между пронзительным светом и всепоглощающим мраком, неукротимым смехом и леденящим ужасом, человеческим безобразием и человеческим совершенством. Роман – волшебный фонарь, литературное чудо.

Сказать новое – это сказать по-новому о старом. О вечном. О добре и зле.

Сказать о добре, рассказывая исключительно о зле, – критерий большого мастерства, – это как живописцу изобразить пламя, не используя цветов тёплой шкалы – красного, оранжевого, жёлтого.

В романе «Мастер и Маргарита» сшибаются лбами две ипостаси зла – бессовестность, которой пронизан реальный мир, и карающий ужас, который несут потусторонние силы, возвышаясь до значения очистительного огня. Прямолинейная жестокость демонов против человеческой низости. За внешним спокойствием Мессира – предчувствие провала миссии. Куражась над отдельными подлецами, он сознаёт своё бессилие перед неохватным чавкающим болотом, утратившим всё человеческое. Исход демонов равносилен бегству, которое завуалировано достойным поступком – спасением двух исстрадавшихся душ.

Все характерные персонажи романа одинаковы тем, что не имеют совести, и отличаются лишь большей или меньшей степенью гнусности. Стабильность обывательской жизни – их главная забота. Они очень заняты, им некогда быть честными, добрыми. Но гнусность подталкивает желать не просто стабильности, а максимально богатой, сытой, знатной. Ради этого они готовы на всё. Опасаются наказания или мщения, но имеют в запасе отработанные инструменты защиты.

Жажда жизни в существах, которые нельзя уже назвать человеческими, но можно человекообразными, – чем они приближены к естественному комизму обезьян, – невероятно велика. Их девиз «Жить любой ценой!» создаёт бесчисленное количество цирковых трюков при встрече с карающим злом.

Отсутствие самолюбия, бесстыдство, изворотливость, – свойства, позволяющие мобилизовать способность к сопротивлению. Приводимые в действие нешуточным страхом, марионетки смехотворно мечутся по полю битвы.

Места столкновения двух зол в романе звенят истерической нотой. Смех и ужас – состояния экстремальные, взаимоисключающие. Ужас убивает смех, смех изгоняет ужас. Одновременно бояться и смеяться человек способен только в истерике. Булгаков – гениальный пиротехник – точно вымерил составляющие стихийного смеха. Подстроил мгновенные перепады настроения. Взвинтил до максимума комизм портретов и событий, свёл до минимума сострадание и лирическую расслабленность читателя в точках, рассчитанных на мощный взрыв.

Канва «Мастера и Маргариты» – страх. Он тотален. Он субстанция, в которой персонажи пребывают, словно рыбки в аквариуме, полностью находясь во власти внешних сил. Страх одинаково действует и на читателя, и на героев романа. Но если для литературных персонажей нет спасения, то для читателя оставлена лазейка – освободительный смех при выходе на арену очередного клоуна.

Страх – состояние ожидания неотвратимого события или явления, в основе которого осознание близости смерти. Смерть ходит рядом, неприметная. На расстоянии сантиметров, секунд. Явление дежурное, потенциальная возможность на каждом шагу жизни. Разминувшийся с ней, легко о ней забывает. А смерть нет. Словно затаившийся хищник, она с любовью наблюдает за игрой, за деловитым копошением легкомысленной особи.

Булгаков не торопится напоминать о смерти, он повествует лишь о чуде, которое поначалу до чёртиков соблазнительно. Недалёкие персонажи массовки с восторгом признают правомочность приятного чуда, и тогда же автоматически дают согласие на неприятное. Чудо наливается свинцовой тяжестью ужаса. В жизнь врывается нерегулируемый произвол, проясняются очертания изощрённой ловушки, в которой сидят жертвы собственной низости.

Особняком в особняке Маргарита. Образ несколько неживой в виду его совершенства, которое искусственно поддерживается условностью: Маргарите изначально дана богатая, сытая, знатная стабильность, чтобы борьба за выживание ненароком не вскрыла в идеале какую-нибудь гнусность. Взамен неблагоустроенности быта Маргарита получает неблагоустроенность души.

Тоска бывает только сытой. Иметь нелюбимого мужа – большая головная боль. Иметь гибнущего возлюбленного – нестерпимая сердечная мука.

Нагнетается ужас. Освобождение от него – гибель или смирение. Право смириться с чудом Булгаков предоставляет одной Маргарите. Зачем ей настоящее, если нет будущего? Она уже ничего не ждёт от жизни. В её судьбе что-либо способна изменить только смерть.

В итоге структура романа такова: толща тотального ужаса, сквозь которую идёт кристально чистый луч Маргариты, чуть преломляясь при переходе от жизни к смерти, а на поверхности ужаса, в местах соприкосновения с ним, потешно барахтается разнообразная гнусность, неся неизбежные потери, на удивление немногочисленные.

Немало писателей способны написать смешно, ещё большее их число умеет сделать страшно. Но соединить остроумие с ужасом и придать им форму высочайшей лирики способен лишь обладатель абсолютного чувства меры, исключительного вкуса. В этом Булгакову нет равных. Самому Александру Македонскому с его Буцефалом никогда не оспорить первенство того, кто столь триумфально управился с тройкой «Лебедь, Рак и Щука».

Эссе участвовало в конкурсе журнала «Новый мир», посвящённом 125-летию Михаила Булгакова, 2016 год. Шорт-лист.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>